Вступительная статья И.Е. Сироткиной.
Перевод с франц. и англ. языков Н.А. Солнцева (†)
Комментарии И.Е. Сироткиной, К.Г. Ясновой
«Все то, что я хочу Вам сказать, я лучше всего бы выразила в танце…»
Письма Айседоры Дункан, Августина Дункана и Элизабет Дункан К.С. Станиславскому. 1908–1922
Однако почти сразу за первым последовало ее второе турне: на этот раз Айседора выступила не только в Петербурге, но и в Москве и Киеве. Вот тогда, в январе-феврале 1905 года, она и познакомилась с труппой Художественного театра. «Насколько балет привел меня в ужас, – вспоминала Айседора, – настолько же театр Станиславского исполнил меня энтузиазмом. Я отправлялась туда каждый вечер, когда сама не была занята в концерте, и вся труппа встречала меня с величайшей любовью»ⓘ. Восхищение было взаимным. «Увлекались мы тут Дункан, – сообщала О.Л. Книппер-Чехова брату. – Она смотрела у нас “Вишневый сад” и была в восторге; была у меня в уборной, и я к ней ходила на другой день. Ты знаешь, она удивительно освежающе действует, какая-то она вся чистая, ясная, ароматичная и настоящая»ⓘ. О пляске Айседоры, «вольной и чистой», об «аромате зеленого луга» поэтически писал Андрей Белыйⓘ. Айседора создавала в танце образ свободы, радости и чистоты – образ Золотого века, этой юности человечества. Впечатление было такое, словно в душной комнате открыли окна; кто-то даже так и сказал: «она открывала душе окна»ⓘ. Дункан мгновенно воспламенила зрителей, в особенности, молодежь. «Такая радость жизни, творчества, служение людям струились из каждого ее движения, – вспоминала бестужевка Стефанида Руднева, – что рождалось желание: «я тоже хочу так плясать, так жить, быть такой же радостной и чистой»ⓘ. Многие действительно попытались так делать, и у Айседоры возникло множество подражателей и последователей, возникли студии «свободного» или «пластического танца»ⓘ. Оказала она влияние и на балет: Михаил Фокин стал делать хореографию в духе Дункан, а Анна Павлова говорила: «Она приехала в Россию и принесла всем нам свободу»ⓘ.
Станиславский впервые увидел Дункан на концерте 24 января 1905 года. Как и многие другие зрители, он был «очарован ее чистым искусством и вкусом»ⓘ. Но его впечатления шли дальше очарования ее грацией, молодостью, живостью и свободой. Станиславский смотрел на Айседору как профессионал и сразу разглядел в ней серьезную артистку. Он записывает в дневнике: «Вечером смотрел Дункан. Об этом надо будет написать»ⓘ. Он столкнулся с чем-то, требующим осмысления, а главное, с чем-то очень близким ему самому, находящимся в зоне его собственных поисков. Потребность видеть Дункан – рефлектировал он позже – диктовалась изнутри артистическим чувством, родственным ее искусству. В разговорах с ней и о ней, со своими коллегами из Художественного театраⓘ, Станиславский отмечал: «мы ищем одного и того же, но лишь в разных отраслях искусства»ⓘ.
«Красота простая, как природа»ⓘ – так определил он искусство Дункан. Как и для многих других зрителей, для Станиславского она стала воплощением природного, естественного – в противоположность условному, искусственному, правды жизни в отличие от дурной театральностиⓘ. Сама Айседора к этой цели стремилась со всей сознательностью: уже в 1903 году она выступила с речью-манифестом «Танец будущего»ⓘ и не раздумывая подписалась бы под словами Станиславского: «В театре я ненавижу театр»ⓘ. Оба разделяли взгляд Ж.-Ж. Руссона природу человека – изначально чистую, на то, что истинная культура – это возвращение к природе. И оба отлично понимали: такая простота и естественность – результат искусства и большого труда.
Станиславский позже утверждал, что «не имел случая познакомиться с Дункан при первом ее приезде»ⓘ, то есть, зимой 1904/1905 года. В декабре 1906 года, едва оправившись после рождения дочериⓘ, она поехала в третье турне по России. Айседора скучала по Крэгу и ребенку, страдала от приливов молока (и смущалась, когда на концертах молоко приходило и смачивало тунику)ⓘ. Душой и телом она стремилась назад и, если и увиделась с друзьями из Художественного театра, то мельком: «Об этом турне по России я помню не много»ⓘ. Она возвратилась год спустя – на этот раз надолго, заключив контракт на почти полугодовое турне по России. Вот тогда, в декабре 1907 года, по-видимому, и состоялось личное знакомство Станиславского с Дункан. В этой поездке Айседору сопровождал ее друг, голландский денди по имени Пимⓘ, импресарио Морис Магнусⓘ и горничная Фанни Юбэнⓘ. В январе-феврале 1908 года к ней присоединились сестра Элизабет с ученицами школы – они участвовали в концертах Айседоры в Петербурге и Финляндии. Когда Дункан давала концерты в Москве, Станиславский добился (беспрецедентный случай!), чтобы ей предоставили для выступлений сцену Художественного театра. Здесь в канун нового 1908 года состоялись два ее утренникаⓘ.
Двум единомышленникам – Дункан и Станиславскому – было что обсудить, и они вели долгие разговоры в ее гимерной. Между ними сразу возникло взаимное уважение, восхищение талантом друг друга и – взаимное увлечение. Илья Шнейдер в 1908 году увидел их вместе в экипаже, когда те подъезжали к Художественному театру: «Они держались за руки, смотрели друг другу в глаза и улыбались: он – смущенно, она – восторженно и как бы удивленно»ⓘ. Станиславский чувствовал себя помолодевшим, окрыленным; в разгар зимы он забрасывал Айседору букетамиⓘ. Две недели общения наэлектризовали обоих. Первой не выдержала Айседора:
«Как-то вечером я взглянула на его прекрасную, статную фигуру, широкие плечи, черные волосы, лишь на висках тронутые сединой, и что-то восстало во мне против того, что я постоянно исполняю роль Эгерииⓘ. Когда он собирался уходить, я положила ему руки на плечи и, притянув его голову к своей, поцеловала его в губы. Он с нежностью вернул мне поцелуй. Но принял крайне удивленный вид, словно менее всего этого ожидал. Когда я пыталась привлечь его ближе, он отпрянул и недоуменно глядя на меня, воскликнул:
– Но что мы станем делать с ребенком?»ⓘ
После этого случая Станиславский больше не рисковал заходить к ней в гримерную, а когда все-таки согласился поужинать в ресторане, то, несмотря на водку, шампанское и отдельный кабинет, вел себя столь безупречно, что бедная Айседора окончательно поняла: «только Цирцея могла бы разрушить твердыню добродетели Станиславского»ⓘ. Дункан завершает свой рассказ горьким размышлением (отсутствующим в русском переводе ее книги):
«Я часто слышала о страшной опасности, которой подвергаются молодые и красивые девушки, поступающие на сцену. Тем не менее, на примере моей карьеры, как она складывалась до этого момента, читатель может понять, что дело обстояло как раз наоборот. На самом деле я страдала от слишком большого преклонения, уважения и восхищения, которые внушала своим поклонникам»ⓘ.
Эпизод со Станиславским, в свое время вызвавший у нее и смех, и слезы, дал Айседоре повод подумать о том сценическом образе, который она создавала, и о тех впечатлениях, которые вызывал у зрителей ее танец. Часто это был образ нимфы, вакханки, – но еще чаще – юной девственницы, весталки, танцующей мадонны, – образ чистоты и естественности. Опасаясь запятнать этот образ флиртом, Станиславский в письмах к ней настаивал на своем «чистом чувстве», «дружеской любви»ⓘ. У нее же самой были другие теории о чистоте, невинности и опыте. Видимо, это Айседора и пытается объяснить Станиславскому в записке с упоминанием «Песен невинности и опыта» Уильяма Блейка и библейской «Книги Иова» [8]ⓘ. Последнюю – с иллюстрациями Блейка – ей подарил Гордон Крэг вскоре после рождения их дочери. По этому поводу Айседора писала Крэгу: «Когда я танцевала, я больше походила тогда на дерево или волну. Но теперь я чувствую самое начало становления во мне женщины… во мне и следа не осталось осторожности и осмотрительности – если я вскоре увижу тебя, я вырву себя с корнями и брошусь в море… Приди ко мне, о, красивый рычащий тигр, съешь меня… Приди, съешь меня! Коснись своими губами моих и начинай!»ⓘ
«Тигр» – это, конечно, из «Песен невинности и опыта» Блейка, а сами эти песни – попытка Блейка показать две стороны души, «the two contrary states of the human soul»ⓘ. Каждое стихотворение из первой части – «Песен невинности» – имеет свою противоположность во второй, «Песнях опыта». «Тигру» противоположен «Агнец», «The Lamb». Станиславский, кажется, хотел видеть в Айседоре только одну – невинную – сторону ее души, агнца; страстная, «тигриная», дионисийская сторона ее осталась для него чуждой. Да и сам он – потомок старообрядцев – роли тигра предпочитал роль «сурового пастыря» (говоря словами А.А. Мгеброва). Однажды Станиславский показал Мгеброву «исписанные крупным почерком листы», закапанные слезами – знак «глубокого раскаяния» артистки: Дункан писала ему о том, что «с того момента она поняла все <…> что теперь она заживет новою жизнью, что я показал ей настоящий путь художника, что отныне она перестанет быть легкомысленной, и прочее»ⓘ. Станиславский увещевал Айседору оставить пирушки и посвятить себя работе: «Умоляю Вас: трудитесь ради искусства»ⓘ. Та послушно отвечала: «Я продолжаю работать с радостью» [2]; «Я продолжаю работать и надеюсь на Вашу дружбу» [3]; «Всю прошлую неделю я работала – с утра до вечера каждый день» [4]; «Думаю о Вас. Работаю целый день, не скучаю» [21].
В январе и феврале 1908 года Айседора выступала в Петербурге; в это время она и Станиславский обмениваются множеством писем и телеграмм. Он продолжает наставлять, а она не теряет надежды на встречу. Дункан то зовет Станиславского приехать и даже прибегает для этого к посредничеству близкого к нему А.А. Стаховича [5, 6], то телеграфирует Станиславскому: «не знаю, надо ли вам приезжать» [9], то вновь зовет провести с ней уикенд на водопаде Иматра в Финляндии [10]ⓘ. В ответных письмах Станиславский осторожен, как и в своих поступках: он тщательно редактирует фразы, которые могли бы быть истолкованы как малейший намек на флиртⓘ. Однако когда вместо очередного приглашения увидеться [9] он получает телеграмму, которую прочитывает как отказ, то не может скрыть своей грусти и легкой ревности: «Увы! Мы больше не увидимся, и я спешу написать Вам это письмо потому, что скоро у меня не будет Вашего адреса. Благодарю за мгновения артистического экстаза, который пробудил во мне ваш талант. Я никогда не забуду этих дней, потому что слишком люблю Ваш талант и Ваше искусство, потому что слишком восхищаюсь Вами как артисткой и люблю Вас как друга.
Вы, может быть, на некоторое время нас забудете, я не сержусь на Вас за это. У Вас слишком много знакомых и мимолетных встреч во время Ваших постоянных путешествий.
Но... в минуты слабости, разочарования или экстаза Вы вспомните обо мне. Я это знаю, потому что мое чувство чисто и бескорыстно. Такие чувства, надоедливые порою, встречаются не часто»ⓘ.
«Мгновения экстаза», хотя и платонического, много значили для Станиславского. Общение с Айседорой, признается он, «пробудило во мне энергию в тот момент, когда я собирался отказаться от артистической карьеры»ⓘ. В тон ему, Дункан пишет: «Я вновь ощущаю необычайную энергию. Сегодня я проработала все утро – мне пришла на ум целая куча новых мыслей – и еще и ритмов. Это Вы мне дали их. Мне так радостно, я готова подпрыгнуть до звезд и танцевать вокруг луны – вот что новое я сделаю для Вас» [2]. Станиславский собирался приехать в Петербург, чтобы увидеть ее выступление с детьми. 1 февраля 1908 года Айседора танцевала в гала-концерте в Мариинском театре; в отдельных сценах «Ифигении» к ней впервые присоединились дети – ученицы ее немецкой школы, которых привезла в Петербург ее сестра Элизабет. Вечер имел несравненный успех. Для зрителей он стал «новым потрясением»: выступления Айседоры «с ребятишками, радостные и непринужденные, были <…> как весть из иного, сказочного мира»ⓘ.
Дункан привезла детей в Россию c целью найти поддержку для своей школы, требовавшей постоянных средствⓘ. Она мечтала, чтобы школа существовала при Художественном театре, и убеждала Станиславского, что учиться свободному танцу во взрослом возрасте бесполезно – желание танцевать надо воспитывать с детства. Отчасти поэтому, когда в следующий свой приезд в Москву Айседора увидела в труппе МХТ «несколько красивых девушек <…>, которые пытались танцевать», то назвала результат «плачевным»ⓘ. Станиславский в принципе с ней соглашался и взялся хлопотать о школе: разговаривал с В.А. Нелидовымⓘ, добился у В.А. Теляковского согласия принять Дункан и потом инструктировал ее, как держаться с директором императорских театровⓘ. Кроме того, он составил проект и даже смету гастролей Дункан с детьмиⓘ. Теляковский после концерта Айседоры отмечал в дневнике, что она «на всех, несомненно, произвела впечатление <…> Все заговорили о классическом древнем балете Греции, Рима, Индии, Китая и других стран»ⓘ. Айседора отправилась к нему сразу после приезда в Петербург. После разговора о своей школе она попросила Теляковского показать ей балетное училище. Это и было сделано, а позже устроены показательные выступления: сначала танцевали дети хореографического училища, затем – ученицы Дунканⓘ. Однако с устройством школы так ничего и не получилось. «Императорский балет в России пустил слишком крепкие корни» – объясняла Айседора, – и потому здесь «еще не наступил день для свободных движений тела»ⓘ. Есть мнение, что этот проект не осуществился потому, что Н.А. Римский-Корсаков и другие влиятельные музыканты категорически возражали против использования Айседорой серьезной музыки, которая не была написана для танцаⓘ. Возможно также, что созданию школы не способствовала обстановка внутри МХТ. Известно, что Станиславский хлопотал о том, чтобы на Пасхе устроить в театре четыре ее утренникаⓘ. Теляковский записывал в дневнике: «Станиславский страшно увлекается Дункан и, говорят, сидит там целыми днями»ⓘ. Он также передавал, что этого увлечения «боятся реальные и материальные люди Художественного театра». Возможно, именно эти «реальные и материальные люди» и воспротивились идее пасхальных утренников Дункан. Нелидов, например, жаловался на «непристойность» ее выступлений: та якобы танцевала «голая» в присутствии его невесты-барышниⓘ.
После столиц Айседора продолжала свой путь на юг империи – Киев, Харьков, Одесса, Ростов, Тифлис, Крым… На Страстной неделе, когда концерты были запрещены, она сообщала Станиславскому из Одессы, что уезжает «на солнышко» в Константинополь. Вернувшись в Берлин, Айседора шлет ему телеграмму: «Думы, благодарность, нежность, любовь» [14].
С самого начала их знакомства Дункан неустанно рассказывала Станиславскому о Гордоне Крэге, дала почитать его книгу «Искусство театра» и стимулировала приглашение англичанина в МХТ, да еще и на эксклюзивных условиях: Станиславский предоставил Крэгу право самому выбрать пьесу для постановкиⓘ. Айседору и Крэга сближала не только взаимное увлечение, но и взгляды на искусство. У них были даже общие находки – например, простые суконные занавесы вместо декораций; это неожиданное сходство и послужило началом их знакомстваⓘ. Свою знаменитую идею об актере-марионетке Крэг сформулировал, будучи спутником Айседоры. Его статья «Актер и сверх-марионетка» написана после того, как Дункан высказала главные свои идеи в манифесте «Танец будущего», и, возможно, стала результатом диалога или спора с этими идеямиⓘ. Весной 1909 года они оба оказались в России. Турне Айседоры начиналось в конце марта в Москве. К ее великому сожалению, с Художественным театром она разминулась: театр за два дня до этого выехал на гастроли в Петербург. Однако перед отъездом Станиславский успел договориться об одном утреннике Дункан в стенах МХТ, который и состоялся 30 мартаⓘ. 3 апреля в Петербург для работы над «Гамлетом» приехал Гордон Крэг, и Айседора присоединилась к ним днем позже. Приехала она, как писал Станиславский, «с сердечными болями и была кислая <…> Она надорвала себя бисами в Москве и кутежами с Эллой Ивановной»ⓘ. Станиславский отечески заботится о захворавшей танцовщице и даже отправляет ее к врачу – знаменитому Боткину. Когда Айседору удается поставить на ноги, он объясняет ей и Крэгу свои «круги и стрелы» и с радостью обнаруживает, что им «эта теория, больше всех наших артистов, оказалась интересной и полезной»ⓘ. Их живой интерес поддержал Станиславского морально, однако двухнедельная «дунканиада с танцами» его утомила. С Айседорой они «плясали до 6 часов утра каждый день», а с Крэгом ежедневно по семь часов говорили «об изгибах души Гамлета на англо-немецком языке»ⓘ. Вечер накануне отъезда Дункан в Киев оказался особенно буйным. Они ужинали вчетвером: Крэг, Станиславский, Айседора и ее хорошенькая секретарша. По версии Крэга, Айседора в этот вечер, изрядно перебрав, бросилась на шею Станиславскому и рассыпалась в поцелуях – он же, соблюдая учтивость, пытался уклониться. По версии Дункан, Крэг за ужином спросил ее, останется ли она с ним или нет, и когда та затруднилась ответить, впал в припадок бешенства, «поднял секретаршу со стула, унес ее в другую комнату и запер дверь»ⓘ. Тщетно Айседора и Станиславский пытались убедить Крэга дверь открыть. Прощаясь наутро, Дункан сказала Крэгу: «Постарайся подражать в добродетели этому хорошему – хорошему – человеку, с которым мы вчера ужинали»ⓘ. Наконец, по версии Станиславского, последний вечер Дункан в Петербурге прошел совсем иначе; о сцене с секретаршей он умалчивает. Благодарная за деятельную заботу, Айседора пишет Станиславскому: «От души благодарю, дорогой друг, за все добро, которое Вы мне сделали. Вы велики и прекрасны, достойны всеобщего восхищения» [18]; «Ваша мысль поднимает меня до небес. Вчера я танцевала для Вас и совсем не думала об усталости, как это уже было. Вы мне придали новые силы» [19].
Станиславский также не потерял ни живого интереса, ни теплого чувства к Дункан. После недолгой разлуки они опять встретились, на этот раз – в Париже. «Завтра Париж и Дункан!!! – пишет он в предвкушении Л.А. Сулержицкому. – Интересно, какая она в Париже? Интересно посмотреть и школу»ⓘ. Однако к тому моменту Дункан стала подругой миллионера Париса Зингераⓘ. Увидев ее в Париже, Станиславский был неприятно поражен: Айседора «неузнаваема, подделывается под парижанку»ⓘ (по-видимому, для него это было бранным словом). Его оттолкнул буржуазный быт артистки: «Греческая богиня в золотой клетке у фабриканта, Венера Милосская попала среди богатых безделушек на письменный стол богача вместо пресс-папье. При таком тюремном заключении говорить с ней не удастся, и я больше не поеду к ней»ⓘ. Станиславский, по-видимому, временно забывает, что ведь и сам он – фабрикант. Вместо этого в голову ему закрадывается мрачное подозрение: «Неужели она продалась или, еще хуже, неужели ей именно это и нужно? <…> Как жаль, если Дункан – американская аферистка»ⓘ.
Убранство студии Дункан в Нейи могло шокировать не его одного: сумрачный парк, огромные деревья, скрывающие высокое здание – странное и без окон. Внутри тоже мрак: ниспадающие каскадом складки серо-голубых занавесей – тяжелые, будто плачущие; комнаты самой Айседоры обиты черной тканью, как в гробнице, тусклый свет закутанных в вуаль абажуровⓘ. «Я вошел туда во время урока детей, – писал Станиславский. – Таинственный полумрак, тихая музыка, танцующие дети – все это ошеломило меня». Увидев Дункан в работе с детьми, он решает, что из школы ничего не выйдет: «Она никакой преподаватель». Станиславский хочет передать ей записку с советами «бежать из Парижа», «дорожить свободой» и отказаться от школы, «если она оплачивается такой дорогой ценой»ⓘ. Однако следующая встреча проходит много лучше: Айседора вновь «мила, как в Москве»ⓘ, а богач Зингер перестает казаться Станиславскому заносчивым. Тем не менее, он прощается с Дункан и бежит из «развратного» Парижа.
В марте 1910 года Станиславский получает письмо от Дункан из Каира [23]. Айседора с Зингером совершают круиз на яхте по Нилу, и она вкладывает в конверт несколько открыток и фотографий, в том числе, снимок ее дочери Дидры – та очень понравилась Станиславскому в Париже [Илл. 2–6]. Он тепло отвечает Айседоре и спрашивает ее о новой программеⓘ. В ответ он получает известие о том, что ее «новая программа» лежит рядом с ней в колыбельке – это ее и Зингера сын Патрик, появившийся на свет 1 мая (по новому стилю) [24].
В октябре 1912 года Дункан пишет Станиславскому, что «стосковалась по России», «хочет видеть Кремль» [27], и просит помочь устроить ей турне в России. Она также сообщает, что ее брат Августин, американский актер и режиссер, едет в Москву подписать ее контракт. В Москву Дункан приезжает в самом начале 1913 года и успевает увидеть (16 января) одно из последних представлений «Гамлета»ⓘ. В Петербурге она дает четыре концерта: 8, 14, 22 января и 18 февраля; два первых – в Театре Литературно-художественного обществаⓘ (программа на музыку Брамса и Шуберта), другие – в незадолго до этого открытом Театре музыкальной драмыⓘ («Ифигения» Глюка в сопровождении оркестра, солистов и хора Театра музыкальной драмы). Одно из ее выступлений предварялось лекцией профессора-античника Ф.Ф. Зелинскогоⓘ, большого поклонника Дунканⓘ.
Узнав о трагической гибели детей Дункан в Париже 19 апреля 1913 года, Станиславский шлет ей телеграмму: «Если изъявление скорби далекого друга не ранит Вас в Вашем безмерном страдании, позвольте выразить отчаяние перед немыслимой поразившей Вас катастрофой»ⓘ. В попытке бороться с тяжелой депрессией Дункан открывает новую школу – храм искусств «Дионисион» – в предместьи Парижа Бельвю, в здании, которое предоставил в ее распоряжение Зингер. В апреле 1914 года четыре ее ученицы (которых она после гибели собственных детей удочерила) – Ирма, Анна, Лиза и Тереза Дункан, в сопровождении Августина Дункана и его новой жены Маргериты едут в Россию, чтобы отобрать десять детей в школу Дункан. 30 апреля ученицы выступили с демонстрацией упражнений и этюдов в гостинице «Астория»: среди гостей «сиял своей красотой и благожелательностью Константин Сергеевич Станиславский. Он пришел с громадным букетом разных белых цветов. Девушки положили его на пол и танцевали вокруг него»ⓘ. 11 мая ученицы дали концерт в петербургском Театре музыкальной драмы. В Москве они не смогли найти театр для выступлений и отправились в Киев. По их счастью, Художественный театр тоже выехал туда на гастроли, и Станиславский помог девушкам устроить несколько вечеров и даже, когда старые номера были исчерпаны, поставить новые: «Пришлось среди всех своих дел режиссерских, актерских помогать этим детям. Я расскажу им, что, по-моему, здесь в звуках изображено, они сымпровизируют, я отберу, что хорошо. Так две программы поставил… А вот классический балет я бы никак не сумел ставить, не взялся бы»ⓘ. Режиссер прекрасно понимал дух свободного танца, отличающегося как от классической хореографии, так и от драматической пантомимы.
В ноябре 1920 года Станиславский участвовал в диспуте о существовании Большого театра; на диспуте встал вопрос и об искусстве Дункан. Ее резко критиковал Мейерхольд, который когда-то восхищался босоножкой, а теперь поменял свое отношение к свободному танцу на противоположное. Точный расчет при исполнении трюков он ставил выше «чувств», а свою биомеханику придумал как противоядие «психологии», которой, по его мнению, грешила и система Станиславского, и свободный танец. Встав на защиту Дункан, Станиславский говорил о ее тонком художественном чутье, большом значении для развития балета, о яркости и жизнеутверждающей силе ее творчестваⓘ.
Когда в 1921 году Айседора приняла решение приехать в страну большевиков для устройства там школы, она, по-видимому, рассчитывала на поддержку старого друга. В телеграмме, посланной с дороги, из Ревеля, она просит Станиславского встретить ее на вокзале [30]. По той или иной причине он на вокзал не пришел, но первым посетил Дункан, когда ее поселили на квартире балерины Екатерины Гельцер, уехавшей на гастроли. Старым друзьям было что рассказать друг другу. Станиславский начал говорить о тех перипетиях, которые выпали на долю его и театра. Однако Айседора не дослушала его до конца. Настроена она была самым революционным образом: «либо вы должны признать, что ваша жизнь подошла к концу, и совершить самоубийство, либо <…> начать жизнь снова и стать коммунистом»ⓘ. Через несколько дней Станиславский позвонил, чтобы пригласить ее на свою постановку – оперу «Евгений Онегин». Когда после спектакля он поинтересовался ее впечатлением, Айседора заявила, что опера как театральная форма ее никогда не интересовала и что сюжет «Евгения Онегина» слишком далек от современных событий и слишком сентиментален – для трактовки в такой реалистической менере.
То ли из-за этих разногласий, то ли из-за того, что у Айседоры начался роман с Есениным, Станиславский теперь ее сторонился. Она с грустью упрекает старого друга, что тот не пришел ни на одно из выступлений ее московской школы [31 и 32]. Возможно, Станиславского, как и многих зрителей, разочаровали танцы постаревшей и отяжелевшей артистки (хотя, по свидетельству других, она нисколько не утратила свой дар «царицы жеста» – драматической пантомимы). Возможно также, что, увидев занятие школы Дункан в Париже, он разуверился в ее педагогических способностях. Правда, в декабре 1922 года Станиславский побывал на концерте студии Дункан в Париже, а летом 1925 года, оказавшись в Астрахани, присутствовал на выступлении ее московской школыⓘ. И все же прежней близости между ними уже не было. «Покрасневшая» Дункан дружила с комиссарами – Подвойским, Луначарским, Красиным… Кроме того, Станиславскому всегда претила богемная сторона ее жизни, которая во время, проведенное с Есениным, только усилилась. Репетируя в 1926 году оперу Леонкавалло «Заза», режиссер придал героине эту черту: «Заза, à la Duncan, любит и медвежьи шкуры. Она валяется по полу, ходит дома в каком-то особом костюме. Любовные сцены с тенором могут происходить в самых неожиданных мизансценах, например, на полу, на медвежьей шкуре с подушками»ⓘ. На трагическую гибель танцовщицы в 1927 году он, по-видимому, никак не откликнулся.
В последний год жизни Станиславского художник Н.П. Ульянов писал его портрет. Во время сеансов он пытался развлечь старца беседой:
«Я пробовал говорить о Сальвини, Дузе, о которых он всегда любил говорить и вспоминать с большим интересом, но все проходит как бы мимо него. Упоминаю Айседору Дункан.
– Авантюристка, – он произносит это слово бескровными губами, устремив глаза в тетрадь»ⓘ.
«Мгновения артистического экстаза», когда-то вызванные танцовщицей, в памяти Станиславского потускнели, и «дунканиада» казалась ему теперь странным эпизодом его жизни.
1
Айседора Дункан – К.С. Станиславскому
[Телеграмма]
5 января 1908 г.
Петербург – Москва
Много раз Вам счастливо встретить этот день!ⓘ
С наилучшими пожеланиями, глубочайшей благодарностью и любовью.
Айседора
Музей МХАТ. Ф. К.С. № 2195
2
Айседора Дункан – К.С. Станиславскому
8 января 1908 г.ⓘ
Петербург – Москва
Дорогой друг.
Я только что пришла от г-жи Дузе. Она так хороша! Мы говорили о Вас. Она говорит, что была бы счастлива повидаться с Вами в Москве и что Вам вовсе не надо заботиться о письме. Она Вас очень любит.
Вчера вечером я танцевала. Я думала о Вас и танцевала хорошо. Я получила Ваши открытки, а сегодня Вашу телеграмму. Спасибо. Как Вы добры и велики – и как я Вас люблю.
Я вновь ощущаю необычайную энергию. Сегодня я проработала все утро – мне пришла на ум целая куча новых мыслей – и еще и ритмов. Это Вы мне дали их. Мне так радостно, я готова подпрыгнуть до звезд и танцевать вокруг луны – вот что новое я сделаю для Вас.
Я написала Гордону Крэгу – рассказала ему о Вашем театре и о Вашем лично великом искусстве. Не напишете ли Вы ему сами? Если бы он мог работать с Вами, для него это было бы идеально. От всей души надеюсь, что удастся это устроить.
Я еще напишу Вам вскоре.
Еще раз благодарю Вас – я Вас люблю. Я продолжаю работать с радостью.
Айседора
Передайте мой нежный привет Вашей милой жене и детям.Адрес Гордона Крэга: 2 Лунгарно. Аччиоли <нрзб>. Флоренция.
Автограф
Музей МХАТ. Ф. К.С. № 2201.
3
Айседора Дункан – К.С. Станиславскому
[Телеграмма]
14 января 1908 г.ⓘ
Петербург – Москва
Теляковский очень любезен, но не думает брать школу. Я продолжаю работать и надеюсь на Вашу дружбу.
Айседора
Музей МХАТ. Ф. К.С. № 2197
4
Айседора Дункан – К.С. Станиславскому
16 января 1908 г.
Петербург – Москва
Дорогой друг.
Я очень устала от вчерашнего выступления – здешняя публика столько раз вызывает на бис.
Я напишу Вам лишь несколько строк – только чтобы сказать спасибо за Ваши письма.
Всю прошлую неделю я работала – с утра до вечера каждый день.
И все то, что я хочу Вам сказать, я лучше всего бы выразила в танце – в сочиненных мною танцах, грациозных и веселых!
Всю неделю я ощущала в себе силы необычайные, но сейчас я устала – я танцевала до полуночи по вызовам публики вчера вечером – и теперь мне так хочется чего-то – может быть, увидеться с Вами – сама не знаю.
Отдаешь, отдаешь все, что можешь, и хочется потом получить что-то взаменⓘ.
Завтра я пойду в Музей – повидать своих маленьких друзей – тех, что пляшут на греческих вазах. Может быть, там я найду то, чего мне хочется?
Нельзя ли мне писать к Вам по-английски? Я так плохо пишу по-французски. Но даже по-английски – как мне писать к Вам – я не могу высказать Вам то, что хочу.
Спокойной ночи. Я Вас люблю.
Айседора
Автограф
Музей МХАТ. Ф. К.С. № 2198
5
Айседора Дункан и А.А. Стахович – К.С. Станиславскому
[Телеграмма]
17 января 1908 г.
Петербург – Москва
Ваше присутствие здесь необходимо. Приезжайте на несколько дней во имя искусства, чьим ревностным служителем Вы являетесь. Не посылайте Вашего помощника Сулержицкого.
Дружески
Исидора. Алексис
Музей МХАТ. Ф. К.С. № 2225
6
Айседора Дункан и Алексей Стахович – К.С. Станиславскому
16 января 1908 г.
Петербург – Москва
Дорогой друг!
Мы обедаем в отдельном кабинете, только для того чтобы иметь возможность свободно поговорить о Вас.
Роль, которую я (Ал. Стахович) играю теперь, не самая завидная, но я мужественно выношу свое положение во имя симпатии и преданности, кои питаю к некоему другу.
Я (Айс. Дункан) надеюсь, что нашу телеграмму не слишком исказили, и Вы поняли, что я не могу обойтись без Вашего присутствия в С.-Петербурге. Приезжайте поговорить со мной об искусстве... Стахович будет моим пажом и Вашим конфидентом.
Тысячу приветов всем-всем.
Автограф
Музей МХАТ. Ф. К.С. № 2226
8
Айседора Дункан – К.С. Станиславскому
[Январь 1908 г.]
Уильям Блейк –
«Песнь невинности»
«Песнь опытности»
«Книга Иова»
Айседора
Автограф
Музей МХАТ. Ф. К.С. № № 2223
9
Айседора Дункан – К.С. Станиславскому
[Телеграмма]
20 января 1908 г.
Петербург – Москва
Я буду танцевать здесь в четверг. Не знаю, когда я уеду отсюда. Не знаю, буду ли я проезжать через Москву. Не знаю, надо ли Вам приезжать.
Айседораⓘ
Музей МХАТ. Ф. К.С. № 2199
10
Айседора Дункан – К.С. Станиславскому
Между 22 и 28 января 1908 г.
Петербург – Москва
Это был не отказ... Это было приглашение! При-гла-ше-ние!
Но Вы не понимаете –
Я в отчаянии... я ни за что больше не протанцую ни па.
Ни за что.
Пригл-а-шен-ие.
Айседораⓘ
Автограф
Музей МХАТ. Ф. К.С. № 2196
11
Айседора Дункан – К.С. Станиславскому
[Телеграмма]
28 января 1908 г.
Гельсингфорс – Москва
Уезжаю на Иматру в пятницу – до воскресенья. Не приедете ли и Вы?
Айседораⓘ
Музей МХАТ. Ф. К.С. № 2200
12
Элизабет Дунканⓘ – К.С. Станиславскому
[Телеграмма]
16 февраля 1908 г.
Петербург – Москва
Пожалуйста, телеграфируйте, чтобы мне можно было договариваться относительно школы Дункан.
Элизабет Дункан
Музей МХАТ. Ф. К.С. № 2194
13
Айседора Дункан – К.С. Станиславскому
[Телеграмма]
5 апреля 1908 г.
Одесса – Москва
Свободная неделя. Еду на солнышко. Адрес: гостиница «Палас», Константинопольⓘ.
С любовью
Айседора
Музей МХАТ. Ф. К.С. № 2203
14
Айседора Дункан – К.С. Станиславскому
[Телеграмма]
17 (30) апреля 1908 г.
Берлин – Москва
Думы, благодарность, нежность, любовьⓘ.
Айседора
Музей МХАТ. Ф. К.С. № 2204
15
Айседора Дункан – К.С. Станиславскому
[Телеграмма]ⓘ
25 марта 1909 г.
Орша – Москва
артистик станислав сегодня 10 вечера дружба
Изидора
Музей МХАТ. Ф. К.С. № 2205
16
Айседора Дункан – К.С. Станиславскому
[Телеграмма]
26 марта 1909 г.
Москва – Петербург
В отчаянии, что Вас тут нет. Осталась совсем одна, умираю от тоски. Назовите мне несколько любезных особ, вместе с их именами пришлите фамилию и адрес музыкантa, которого я встречала у Вас в прошлом году.
Привет Вашей жене и всей компании.
Айседора
Музей МХАТ. Ф. К.С. № 2206
18
Айседора Дункан – К.С. Станиславскому
[Телеграмма]
18 апреля 1909 г.
Киев – Петербургⓘ
От души благодарю, дорогой друг, за все добро, которое Вы мне сделали. Вы велики и прекрасны, достойны всеобщего восхищения.
С признательностью и любовью.
Музей МХАТ. Ф. К.С. № № 2208
19
Айседора Дункан – К.С. Станиславскому
[Телеграмма]
20 апреля 1909 г.
Киев – Петербург
Ваша мысль поднимает меня до небес. Вчера я танцевала для Вас и совсем не думала об усталости, как это уже было. Вы мне придали новые силы.
Благодарю от всего сердца.
Музей МХАТ. Ф. К.С. № № 2209
20
Айседора Дункан – К.С. Станиславскому
[Почтовая открытка]
22 апреля 1909 г.
Киев – Петербургⓘ
Любовь.
Айседора
Автограф
Музей МХАТ. Ф. К.С. № 2210
21
Айседора Дункан – К.С. Станиславскому
[Телеграммаⓘ]
22 апреля 1909 г.
Киев – Петербург
Чувствую себя гораздо лучше. Думаю о Вас. Работаю целый день, не скучаю.
Музей МХАТ. Ф. К.С. № 2211
22
Айседора Дункан – К.С. Станиславскому
[Телеграмма]
4 июня 1909 г.
Париж – Москва
Очень бы надо было с Вами поговорить. Где Вы будете в июле? Привет.
Айседора Дунканⓘ
Музей МХАТ. Ф. К.С. № 2212
23
Айседора Дункан – К.С. Станиславскому
9 марта (нов. стиля) 1910 г.
Каир – Москва
Дорогой друг,
Уже три месяца плывем вверх по Нилуⓘ. Это великолепно. Я часто думаю о Вас. Когда у Вас будет настоящий отпуск, отправьтесь в такое путешествие. Мы проехали нижнюю Нубию – вплоть до Хальфы.
Красота и величие храмов превосходят все мои мечты, и вся местность неописуемо прекрасна. Теперь мы возвращаемся в Каир, а оттуда морем отправимся в Неаполь, потом в Ниццу, где я собираюсь пробыть весь апрель.
В октябре-ноябре прошлого года я ездила в турне по Америке, но Америка мне решительно не нравится.
Когда я снова увижусь с Вами? Напишите хоть строчку – через Компанию Кука и расскажите все новости. Как дела с «Гамлетом»? С Вами ли Тед [Г. Крэг] или он собирается приехать к Вам в новом сезоне?
Привет Вашей жене и детям, г-же Книппер и Сулеру, и всем друзьям.
Всегда Ваш друг
Айседораⓘ
Автограф
Музей МХАТ. Ф. К.С. № 2213/1-10
[Илл. 2. На обороте – надпись А.Дункан: «Наш корабль плывет вверх по Нилу». Музей МХАТ. Ф. К.С. № 2213/2-10.]
[Илл. 3. На обороте – надпись А.Дункан: «Храм в Фивах, уходящий в воду». Музей МХАТ. Ф. К.С. № 2213/4-10]
[Илл. 4. На обороте – надпись А.Дункан: «В Асуане». Музей МХАТ. Ф. К.С. № 2213/5-10]
[Илл. 5. Айседора Дункан на палубе корабля. Музей МХАТ. Ф. К.С. № 2213/6-10]
[Илл. 6. Дочь Аседоры и Гордона Крэга Дидра – предподожительно, c няней. Музей МХАТ. Ф. К.С. № 2213/9-10]
[Илл. 7. На обороте – надпись А.Дункан: «Наш корабль в безветрии. Матросы гребут». Музей МХАТ. Ф. К.С. № 2213/10-10]
24
Айседора Дункан – К.С. Станиславскому
6 мая (нов. стиля) 1910 г.
Beaulieu – Москва
Дорогой и великий друг.
Благодарю за Ваше – такое прекрасное – письмо, оно принесло мне много радости.
Но что Вы мне теперь скажете, когда я сообщу Вам, что моя новая программа – а это шедевр, – которого не превзойти и самому Родену, – моя новая программа лежит тут же в колыбели – это маленький мальчик, такой красивый, такой чудесный!ⓘ
Он родился 1 мая. Я так счастлива. Подумайте только – мальчик! Он будет, может быть, кем-то...
Я еще в поле и вижу море из своего окна.
Парис [Зингер] просит передать Вам его сердечный привет.
Кланяйтесь от меня Вашей жене и всем моим друзьям.
Ваш друг
Айседора
Автограф
Музей МХАТ. Ф. К.С. № 2214
26
Айседора Дункан – К.С. Станиславскому
[Телеграмма]
28 октября 1912 г.
Париж – Москва
Хотела бы приехать на турне в Россию в декабре, январе. Можете ли Вы это устроить?ⓘ
С любовью
Айседора Дункан
Музей МХАТ. Ф. К.С. № 2218
27
Айседора Дункан – К.С. Станиславскому
16 (3) декабря 1912 г.
Париж – Москва
Дорогой друг,
Я уж сто лет не видала Вас и стосковалась по России.
Посылаю к Вам моего брата Августинаⓘ, о котором я, конечно, говорила Вам. Он большой актер, замечательный художник в настоящем смысле этого слова. Он едет в Россию с двумя целями. Во-первых, чтобы ознакомиться, если Вы разрешите, с Вашим прекрасным театром, – он сам режиссер, пользующийся известностью в Америке, и я расссказывала ему о Вашем театре как лучшем в мире. Во-вторых, чтобы подписать, если возможно, контракт для меня на январь месяц. Я бы хотела приехать и показать Вам мои новые работы – я уверена, что они Вас заинтересуют, – и потом мне так хочется повидать вас всех опять. Надо приехать в этом году – жизнь так коротка.
Передайте мой самый нежный привет всем нашим друзьям. Поцелуйте за меня Вашу жену и г-жу Книппер. Надеюсь, что все вы находитесь в добром здравии и счастливы своей работой.
С тех пор как мы с Вами виделись, я провела много времени в Греции, но теперь даже солнышко утратило свою притягательность для меня, – мне хочется видеть Кремль.
Нежно целую Вас.
Айседора
Автограф
Музей МХАТ. Ф. К.С. № 2216
28
Августин Дункан – К.С. Станиславскому
12 декабряⓘ 1912 г.
Москва – Москва
Дорогой господин Станиславский,
Уезжая из Москвы, я хочу сказать Вам, какую радость дала мне встреча с Вами и посещение Вашего чудесного театра.
Все мои мечты и надежды на более высокое развитие театрального искусства, застрявшего на одном месте и потускневшего при отсутствии признаков помощи и поощрения, внезапно возродились, стали вдохновеннее при виде Ваших поразительных достижений.
Мне кажется сейчас, что в других театрах я видел лишь уродливые тела в дурно прилаженных костюмах, тогда как в Вашем передо мной предстало великолепное зрелище человеческих душ.
Вечно благодарный Вам и Вашей супруге
Августин Дункан
Автограф
Музей МХАТ. Ф. К.С. № 2191
30
Айседора Дункан – К.С. Станиславскому
[Телеграмма]
20 июля 1921 г.
Ревель – Москва
Дорогой друг, я приезжаю в пятницу 22 июля. Буду рада, если Вы встретите меня на вокзале.
Айседораⓘ
Музей МХАТ. Ф. К.С. № 2219/1-2
31
Айседора Дункан – К.С. Станиславскому
8 апреля 1922 г.
Москва – Москва
Дорогой друг,
Для меня большое огорчение, что Вы ни разу не навестили меня ни в Театре, ни в Школе. Прошу Вас – постарайтесь прийти в Театр сегодня вчером. Это будет, вероятно, мое последнее представление перед отъездом, – и Вы увидите детей.
Целую Вас от всего сердца – и всю Вашу милую семью.
Айседора
Автограф
Музей МХАТ. Ф. К.С. № 2220
32
Айседора Дункан – К.С. Станиславскому
[Апрель–май 1922 г.]ⓘ
Москва – Москва
Дорогой друг.
Пожалуйста, постарайтесь прийти в театр сегодня вечером посмотреть нашу новую программу.
Во вторник я уезжаю в Берлин и очень хочу повидать Вас перед отъездом.
Привет всем, с любовью
Айседора
Автограф
Музей МХАТ. Ф. К.С. № 2224
33
Айседора Дункан – К.С. Станиславскому
[Записка на обороте визитной карточки]
[Б.д., б.м.]
Дорогой друг, Айседора Дункан представляет Вам г. Гамильтонаⓘ, который расскажет Вам обо мне.
Айседора
Автограф
Музей МХАТ. Ф. К.С. № 2221
34
Августин Дункан – К.С. Станиславскому
[1923]ⓘ
Нью-Йорк – Нью-Йорк
Дорогой мэтр,
Вот ваши билеты на сегодняшний вечер: два места в первом ряду. Входите прямо и представьте этот «пропуск» контролеру (билетеру). Театр Аполлонаⓘ, западная 42-я улица, между 7-й и 8-й авеню. Между площадью «Таймс» и театром Селвинаⓘ.
Ваш
Августин Дункан
Автограф
Музей МХАТ. Ф. К.С. № 2192
36
Августин Дункан и др. – К.С. Станиславскому
[Телеграмма]
25 декабря 1923 г.
Нью-Йорк – Филадельфия
Все Дунканы – большие и малые – шлют свои любящие Рождественские поздравления дорогим московским друзьям, желая всем полного успеха и счастья в новом году.
Анна, Лиза, Марго, Терезаⓘ, Темпл, Мехалкасⓘ, Маргерита и
Августин
Музей МХАТ. Ф. К.С. № 2190
37
Августин Дункан и др. – К.С. Станиславскому
9 июня 1925 г.
Лондон – Москва
Дорогой учитель,
Позвольте представить Вам моего друга, профессора Альберта Джилмераⓘ, читающего курс драмы в [нрзб.] колледже в штате Массачусетс.
Профессор Джилмер в настоящее время совершает путешествие с целью изучения театра.
Я приму как личное одолжение всякое внимание, которое Вы сможете оказать ему.
С искренним приветом
Августин Дункан
Автограф
Музей МХАТ. Ф. К.С. № 2193
Одно письмо (с ошибочной датировкой) было опубликовано в журнале «Иностранная литература» (1956. № 10. С. 214-216); кроме того, некоторые телеграммы и письма цитировались в примечаниях к двум собраниям сочинений Станиславского, в труде: Виноградская И.Н. Жизнь и творчество К.С. Станиславского. Летопись: В 4 т. 1863 – 1938 (1-е изд. – 1971 г.; 2-е изд. – 2003 г.), а также в издании: “The Real Isadora”, by Victor Seroff (New York: Dial, 1971) и тех работах, которые опирались на этот источник (см., напр., Блэйер Ф. Айседора. Портрет женщины и актрисы. Смоленск: Русич, 1997. С. 207-208; я благодарю Е.И. Стрельцову, обратившую мое внимание на эту книгу)
Письмо К.С. Станиславского К.К. Алексеевой от 10 апреля 1909 г. // Станиславский К.С. Собрание сочинений: В 9 т. Т. 8. М., 1998. С. 132
Письмо К.С. Станиславского А. Дункан [после 6 января 1908 г.] // Станиславский. Т. 8. С. 75
«Прекрасная Дузе повторила сегодня передо мною то, что я видел сотни раз. Дузе не заставит меня забыть Дункан!» (Письмо К.С. Станиславского А. Дункан от 29 января 1908 г. // Станиславский. Т. 8. С. 78)
«Не зная, кроме Дункан, артистки, которая могла бы осуществить призрак светлой смерти, не находя и сценических средств для изображения мрачных теней жизни, как на эскизе, мы принуждены были отказаться от крэговского плана постановки “Быть или не быть”» (Моя жизнь в искусстве // Станиславский. Т. 1. С. 425)
О Дункан в России существует богатая литература; одна из лучших обзорных статей – предисловие Е.Я. Суриц к сборнику «Айседора. Гастроли в России» (М.: Изд-во «Артист. Режиссер. Театр», 1992. С. 5–28)
Ныне Большой Зал Филармонии, Михайловская ул., д. 2
Дункан А. Танец будущего. Моя жизнь. Киев, 1989. С. 117
Письмо О.Л. Книппер-Чеховой В.Л. Книпперу (Нардову) от 11 февраля 1905 г. // Ольга Леонардовна Книппер-Чехова: В 2 ч. М., 1972. Ч. 2. Переписка (1896–1959). Воспоминания об О.Л. Книппер-Чеховой / Сост. и ред. В.Я. Виленкина, коммент. Л.М. Фрейдкина. C. 65–66
Андрей Белый. Луг зеленый // Весы. 1905. № 8. С. 5–16. «Луг зеленый» – цитата из «Песни-пляски» Заратустры
См.: [Руднева С.Д.] Воспоминания счастливого человека. Стефанида Дмитриевна Руднева и студия музыкального движения «Гептахор» в документах Центрального московского архива-музея личных собраний / ред.-сост. А.А. Кац. М., 2007. С. 97
Там же. Руднева впервые увидела Дункан семнадцатилетней девушкой, в 1908 г. По ее словам, это изменило ее жизнь; свое желание она осуществила, основав «студию пляски»
См.: Сироткина И. Свободное движение и пластический танец в России. М., 2012
Блэйер Ф. Айседора. С. 503
Режиссерский дневник 1904–1905 гг. Запись от 24 января 1905 г. // Станиславский. Т. 5. Кн. 2. С. 237
Там же
Свидетельства об этом см в: Станиславский. Режиссерский дневник 1905 г. Записи от 1 и 3 февраля // Станиславский. Т. 5. Кн. 1. С. 242, 244
Моя жизнь в искусстве // Станиславский. Т. 1. С. 414
Письмо К.С. Станиславского А. Дункан от 29 января 1908 г. // Станиславский. Т. 8. С. 78
В другом месте он пишет: «красота вроде Дункан – наивная и не обращающая внимания на все окружающее, а потому не замечающая этой условности» (Заметки после сезона 1904–1905 гг. // Станиславский. Т. 5. Кн. 2. С. 263)
На русский язык манифест переведен в 1907 году; см.: Дункан А. Танец будущего / Пер. с нем. Н. Филькова, под ред. Я. Мацкевича. М.: Заря, [б.г.]; переиздано в: Айседора Дункан / Сост. С.П. Снежко. Киев: Мистецтво, 1989. С. 15-24
Художественные записи. 1908–1913 гг. // Станиславский. Т. 5. Кн. 1. С. 387
Моя жизнь в искусстве // Станиславский. Т. 1. С. 333
Осенью на свет появилась дочь Айседоры и Гордона Крэга Дидра (Deirdre) (1906–1913)
Duncan Isadora. My Life / The Restored Edition / Introduction by Joan Acocella. London, 2013. P. 181
Дункан А. Танец будущего. С. 143
Пим – Виллем Ноотховен ван Гоор (Willem Noothoven van Goor). В Петербурге Пим и Айседора расстались; см.: Wright Louise E. Touring Russia with Isadora: Maurice Magnus’ Account // Dance Chronicle. 2000. Vol. 23. No. 3. P. 233–226
Maurice Magnus (1876–1920) – писатель, переводчик и предприниматель; родился в США, но взрослую жизнь провел преимущественно в Европе. Был импресарио Дункан и сопровождал ее в нескольких турне
Fanny Hubin
За что впоследствие пришлось оправдываться и самому К.С. Станиславскому, и В.И. Немировичу-Данченко (в письме Г.С. Бурджалову; см.: Немирович-Данченко В.И. Избранные письма: В 2 т. / сост. В.Я. Виленкин, коммент. Н.Р. Балатовой, С.А. Васильевой, В.Я. Виленкина, И.Н. Соловьевой, Л.М. Фрейдкиной. М., 1979. Т. 2. С. 458). Об утренниках см.: Виноградская И.Н. Жизнь и творчество К.С. Станиславского: Летопись: В 4 т. Т. 2. 1906–1917. М., 2003. С. 100 (далее: Летопись). Утренники – начинавшиеся, впрочем, в 2 часа дня, состоялись 29 и 31 декабря; вечером 31 декабря, как обычно, шел спектакль МХТ
Летопись. Т. 2. С. 93
Письмо Мейерхольда к жене от 9 января 1908 г. цит. по: Мейерхольдовский сборник. Выпуск второй: Мейерхольд и другие. Документы и материалы / Ред.-сост. О.М. Фельдман. М., 2000. С. 252–253
Моя жизнь в искусстве // Станиславский. Т. 1. С. 413
Мейерхольд В.Э. Variétés, Cabaret, Überbrettl. Подготовительные наброски [1908–1909] // Мейерхольдовский сборник. Вып. 2. C. 251–253
Шнейдер И.И. Встречи с Есениным. Воспоминания. М., 1965. С. 11.
Соловьева И. Цель стремления // Станиславский. Т. 5. Кн. 1. С. 15.
Эгерия – супруга царя Нумы Помпилия, которы по ее совету установил в Риме религиозные культы. После его смерти Эгерия превратилась в источник, из которого черпали воду весталки. Иносказательно Эгерия – советница, руководительница, вдохновительница, – но не любовница.
Дункан А. Танец будущего. С. 117.
Там же. С. 118.
Duncan I. My Life. The Restored Edition. Introduction by Joan Acocella. London, 2013. P. 149.
Письмо К.С. Станиславского А. Дункан. После 6 января 1908 г. // Станиславский. Т. 8. С. 75.
Здесь и далее в квадратных скобках приводится номер письма из настоящей публикации.
Цит. по: Курт П. Айседора Дункан. М., 2007. С. 282.
Два противоположных состояния души человеческой – см., напр.: Blake William. Songs of Innocence & of Experience. London, 1992. P. 1 [Combined title page].
Мгебров А.А. Жизнь в театре: В 2 т. / Под ред. Е.М. Кузнецова, вступит. статья Е.М. Кузнецова, предисл. Г.Г. Адонца, коммент. Э.А. Старка. Л., 1929. Т. 1. С. 283–284.
Письмо К.С. Станиславского к А. Дункан от 29 января 1908 г. // Станиславский. Т. 8. С. 78.
Водопад И́матранкоски (Imatrankoski), «финская ниагара», находится на юго-востоке Финляндии, на реке Вуокса в 7 км от выхода ее из озера Сайма, в городе Иматра. В 1903 г. там был выстроен отель в стиле ар нуво, главным образом для приезжающих из Петербурга гостей. В начале ХХ века бурлящий поток водопада стал модным местом для того, чтобы свести счеты с жизнь. Самоубийства приняли такой размах, что с 1909 г. была прекращена продажа билетов на поезд из Петербурга в Иматру в один конец.
Черновик письма Станиславского к А. Дункан цит. по: [Соловьева И.]. Прим. 1 и 3 к письму 70 // Станиславский. Т. 8. С. 495.
Письмо К.С. Станиславского к А. Дункан. После 20 января 1908 г. // Станиславский. Т. 8. С. 77.
Письмо К.С. Станиславского к А. Дункан. После 6 января 1908 г. // Станиславский. Т. 8. С. 75.
[Руднева С.Д.] Воспоминания счастливого человека. С. 100.
Добывать средства становилось все труднее; узнав о связи Айседоры с Крэгом – женатым человеком и о рождении внебрачного ребенка, немецкие меценаты прекратили свою поддержку.
Дункан А. Танец будущего. С. 117. Как известно, в 1908 г. Станиславский завел в театре «Дункан-класс», в котором преподавала Элла (Елена) Ивановна Книппер-Рабенек (см. о ней ниже).
Нелидов Владимир Александрович (1869–1926) – в годы, о которых идет речь, заведовал репертуаром Малого театра, позднее возглавил его труппу, написал книгу «Театральная Москва. Сорок лет московских театров» (1931; 2-е изд. – 2002). После 1920 года эмигрировал; умер в Нью-Йорке.
Письмо К.С. Станиславского к А. Дункан. До 14 января 1908 г. // Станиславский. Т. 8. С. 76.
Гастроли планировались на два месяца, в Москве или Петербурге, в декабре 1908 г. или январе-феврале 1909 г. (Художественные записи. 1907 – 1908 гг. // Станиславский. Т. 5. Кн. 1. С. 371–372).
Запись от 7 января 1908 г. // Теляковский В.А. Дневники Директора Императорских театров. 1906–1909. Петербург / Под общ. ред. М.Г. Светаевой; подгот. текста М.В. Львовой и М.В. Хализевой; коммент. М.Г. Светаевой, Н.Э. Звенигородской и М.В. Хализевой. М., 2011. С. 352.
Записи от 11 и 18 января 1908 г. // Теляковский. С. 355; 387–388.
Дункан А. Танец будущего. С. 147–148.
Об этом пишет, в частности, Фредрика Блэйер со ссылкой на Виктора Серова (Блэйер Ф. Айседора. С. 210). Известно, что «Бетховенский вечер» Дункан в Петербурге в январе 1905 года закончился провалом; дирижер А.И. Зилоти даже назвал танцы Дункан «под сочинения гигантов музыкальной литературы… кощунством» (Открытое письмо А.И. Зилоти Л.С. Ауэру. 22 января 1905 г. // Айседора. Гастроли в России / Сост. Т.А. Касаткина. М.: Изд-во «Артист. Режиссер. Театр», 1992, с. 79).
«Многоуважаемый Владимир Николаевич [Шульц]! Наш театр никогда и никому не сдается. Благодаря исключительному таланту и выдающейся артистической деятельности г-жи Айседоры Дункан наше правление решило сделать исключение и предоставить в ее распоряжение наш театр на 4 спектакля на Пасхе» (Художественные записи. 1908 – 19013 гг. // Станиславский. Т. 5. Кн. 1. С. 395–396).
Запись от 15 марта 1908 г. // Теляковский. Дневники. С. 409.
Там же.
Блэйер Ф. Айседора. С. 209.
Об отношениях Крэга и Дункан см.: Splatt C. Isadora Duncan and Gordon Craig: The Prose and Poetry of Action. San Francisco: The Book Club of California, 1988; Steegmuller F. “Your Isadora”: The Love Story of Isadora Duncan and Gordon Craig Told through Letters and Diaries. New York: Vintage Books, 1976; Крэг Э.Г. Воспоминания, статьи, письма. М.: Искусство, 1988.
Craig E.G. The Actor and the Über-Marionette [1908] // On the Art of the Theatre. New York: Theatre Arts Books, 1956. P. 80-94. Сам Крэг признавал влияние на него Дункан; он даже писал: «если бы она захотела, то смогла бы научить меня делать все во много раз лучше, чем я делаю по своему разумению» (цит. по: Блэйер Ф. Айседора. С. 210).
Афиша обнаружена Ксенией Ясновой и хранителем фонда Афиши сезонов МХТ Галиной Суховой.
Письмо К.С. Станиславского К.К. Алексеевой. 10 апреля 1909 г. // Станиславский. Т. 8. С. 131–132. Рабенек (урожд. Бартельс, по первому мужу Книппер) Элла (Елена) Ивановна (1880–1944) – танцовщица-дунканистка, с 1908 года преподавала пластический танец актерам Художественного театра; см. о ней: Кулагина И.Е. Русское зарубежье Эллы Рабенек. М., 2012. Предположение Станиславского весьма вероятно: в одной из телеграмм, посланных Станиславскому из Москвы, Айседора сообщает «пьем за Ваше здоровье» [14]. Телеграмма подписана, кроме нее самой, Еленой, Леоном (возможно, Сулержицким) и Артуром.
Письмо К.С. Станиславского И.К. Алексееву. 21 апреля 1909 г. // Станиславский. Т. 8. С. 133.
Письмо К.С. Станиславского И.А. Сацу от [27 апреля 1909 г.] // Станиславский. Т. 8. С. 134.
Дункан А. Танец будущего. С. 158–159.
Цит. по: Курт П. Айседора Дункан. С. 347.
Письмо К.С. Станиславского Л.А. Сулержицкому. [После 3 июня 1909 г.] // Станиславский. Т. 8. С. 138–139.
Парис Юджин Зингер (Paris Eugene Singer; 1867–1932) – предприниматель, отец второго ребенка Айседоры, Патрика.
Письмо К.С. Станиславского М.П. Лилиной. [Между 7–22 июня 1909 г.] // Станиславский. Т. 8. С. 141.
Письмо К.С. Станиславского Л.А. Сулержицкому. [Между 7–22 июня 1909 г.] // Станиславский. Т. 8. С. 140.
Письмо К.С. Станиславского М.П. Лилиной. [Между 7–22 июня 1909 г.] // Станиславский. Т. 8. С. 142, 143.
Курт П. Айседора Дункан. С. 388.
Письмо К.С. Станиславского Л.А. Сулержицкому [Между 7–22 июня 1909 г.] // Станиславский. Т. 8. С. 141.
Письмо К.С. Станиславского Л.А. Сулержицкому [Между 7–22 июня 1909 г.] // Станиславский. Т. 8. С. 144.
Письмо К.С. Станиславского А. Дункан. [После 11 марта 1910 г.] // Станиславский. Т. 8. С. 177–179.
7 января 1912 г. (15-й сезон) в афише театра было проанонсировано выступление учеников Эмиля Жака-Далькроза, которое должно было состояться 15 января 1912 г.
Летопись. Т. 2. С. 365.
Театр Литературно-художественного общества (Петербургский Малый театр), наб. Фонтанки, д. 65; после революции в этом здании находится Большой Драматический театр.
Театр музыкальной драмы был открыт в декабре 1912 г., спектакли давали в Большом зале Консерватории до 1919 г., Театральная пл., д. 3.
Зелинский Фаддей Францевич (Тадеуш) (1859–1944) – специалист по древнегреческой литературе, переводчик, популяризатор античности; профессор Санкт-Петербургского университета и Высших женских (Бестужевских) курсов; поляк по рождению, в 1920 г. репатриировался в Польшу.
[Руднева С.Д.] Воспоминания счастливого человека. С. 723.
Телеграмма К.С. Станиславского А. Дункан от 20 апреля 1913 г. // Станиславский. Т. 8. С. 327. Дети Дункан – Патрик и Дидра – утонули вместе с шофером и няней, когда машина, в которой они ехали, свалилась в Сену.
[Руднева С.Д.] Воспоминания счастливого человека. С. 165.
Летопись. Т. 2. С. 433.
Летопись. Т. 3. С. 173.
См.: Дункан И., Макдугалл А.Р. Русские дни Айседоры Дункан и ее последние годы во Франции. М., 1995. С. 43–44.
Летопись. Т. 3. С. 239, 394.
Письмо К.С. Станиславского М.Л. Мельтцер. [Декабрь 1926 г.] // Станиславский. Т. 9. С. 264.
Летопись. Т. 4. С. 446.
[1] Много раз Вам счастливо встретить этот день! – Станиславский родился 5 (17) января 1863 г.
[2] Опубликовано: Иностранная литература. 1956. № 10. С. 216. Там это письмо ошибочно датировано 4 февраля. Однако в феврале Элеонора Дузе уже уехала из Петербурга и продолжала гастроли в Москве. К тому же 4 февраля Дункан давала концерт в Малом театре, а в письме она упоминает, что «танцевала вчера». Уже после публикации в «Иностранке» Ю.А. Солнцев обнаружил конверт со штемпелем: письмо отправлено 8 января, получено 10-го. Станиславский отвечал на это письмо в начале января (Письмо К.С. Станиславского А. Дункан. [После 6 января 1908 г.] // Станиславский. Т. 8. С. 75).
[3] Телеграмма послана в ответ на письмо К.С. Станиславского о возможной встрече с В.А. Теляковским, директором императорских театров, у которого он и Дункан искали помощи для ее школы: «Дорогой друг и коллега! На этот раз докучаю Вам по делу. Речь идет о Вашей школе. Директор всех императорских театров господин Теляковский (превосходительство) находится в Москве. Директор Московского театра господин [Владимир Александрович] Нелидов (тот самый, который должен был тогда быть у нас, но не пришел из-за болезни) говорил с ним о Вас сегодня. Предложение заинтересовало господина Теляковского, он хочет с Вами познакомиться и поговорить о Вашей школе» (Письмо К.С. Станиславского А. Дункан. [До 14 января 1908 г.] // Станиславский. Т. 8. С. 76).
[4] Отдаешь, отдаешь все, что можешь, и хочется потом получить что-то взамен. – Жалоба Айседоры нашла отражение в одной из реплик Станиславского на репетиции «Мольера» М.А. Булгакова (в 1935 году!): «где это состояние гения, который отдает все, а что получает? Как Дункан – все отдавала публике, а что получила? Цветок? Что же можно тут поделать?» (См.: Станиславский репетирует. Записи и стенограммы репетиций / Cост., ред. и автор вступит. статей к разделам И.Н. Виноградская. М., 2000. С. 346).
[5] Телеграмма и последующее письмо написаны Дункан совместно с А.А. Стаховичем. Стахович Алексей Александрович (1856–1919) — с 1902 года пайщик, а с 1907 года также член правления и актер труппы Московского Художественного театра; генерал-майор в отставке. Они со Станиславским были на «ты» (Соловьева И. Цель стремления // Станиславский. Т. 5. Кн. 1. С. 16).
[6] Стахович позже извещал Станиславского: «Я был у Дункан. Твое имя – волшебный pass-partout, она занималась с аккомпаниатром, но немедленно покончила и отдалась слушанию моего перевода» (Прим. 3 к письму 69 // Станиславский. Т. 8. С. 495). Далее в письме Станиславскому Стахович пишет: «Душа моя! Или я дурак, или она чудит, но мне кажется, que vous ne vous entendez guère [вы совсем не понимаете друг друга] и что вы думаете о различных совершенно вещах: она влюблена в тебя, увлекается тобой как мужчиной и – как капризная и темпераментная женщина – желает тебя. На все воззвания об искусстве повторяет: «Je souffre, je suis amoureuse de lui…» [«я страдаю, я влюблена в него»]. А ты твердишь совсем из другой оперы. Мне кажется, в этот период острого увлечения она будет глуха к увещеваниям, во всяком случае, в моей передаче. Если бы ты был менее чист, ты бы мог ее образумить через две недели после грехопадения. Но, по дружбе, не советую этим способом спасать посланницу из Олимпа» (там же). Самому Стаховичу, по словам Станиславского, «Дункан не нравилась» (Художественные записи. 1908–1913 гг. // Станиславский. Т. 5. Кн. 1. С. 518).
[7] Записка карандашом на обороте визитной карточки А.С. Зарудного.
Александр Сергеевич Зарудный (1863–1934) после окончания Императорского Училища Правоведения служил по судебному ведомству, в том числе в провинции в органах Прокуратуры; с 1902 г. – присяжный поверенный (адвокат) Петербургской судебной палаты. После Февральской революции Зарудный недолго был Министром Юстиции Временного Правительства (июль – сентябрь 1917 г.). Его младший двоюродный брат Сергей Митрофанович Зарудный (1865–1940) – правовед, сенатор, был дружен с актерами МХТ.
[7] Ольга – возможно, О.Л. Книппер-Чехова, с которой Дункан познакомилась еще во время первых московских гастролей, в январе-феврале 1905 г.
[7] К имени Айседоры в шутку приделан русский суффикс.
[8] Записка карандашом на листе тонкой бумаги, сложенной для маленького конверта – ввосьмеро.
[9] Впервые, вместо приглашения присоединиться к ней в Петербурге, Станиславский получает то, что он прочитывает как отказ, и отвечает печальным письмом (Письмо К.С. Станиславского А. Дункан. [После 20 января 1908 г.] // Станиславский. Т. 8. С. 77). Он также упоминает, что продолжает хлопоты о школе: «Мне обещали представить несколько заинтересованных лиц», и что пока не может «сообщить господину Крэгу ничего определенного, так как материальное положение театра тяжелое». Наконец, он обещает послать в Берлин для Дункан сочинения Чехова.
[10] Станиславский отвечал на эту телеграмму письмом от 29 января 1908 г. Из черновика письма (на фр. яз.) он вычеркнул фразы: «Как я был глуп, упустив случай на прошлой неделе! Это было при-гла-ше-ние, а я-то принял его за отказ, и мне было очень грустно» (Прим. 3 к письму 70 // Станиславский. Т. 8. С. 495).
[11] Станиславский отвечал на эту телеграмму письмом от 29 января 1908 г. (Письмо К.С. Станиславского А. Дункан от 29 января 1908 г. // Станиславский. Т. 8. С. 78–79). Из черновика письма (на фр.яз.) вычеркнул первые строки: «Какое искушение! Фея на берегу водопада Иматры. Великолепная картина, я же лишен возможности все это видеть, я – бедный труженик» (Прим. к письму 276 // Станиславский. Т. 8. С. 720).
[12] Элизабет Дункан (Mary Elizabeth Bioren Duncan; 1871–1948) – старшая сестра Айседоры, с которой они вместе открыли школу в Грюневальде (1904–1908), заведующая (вместе с мужем, Максом Мерцем (Max Merz) следующей школой Дункан – в Дармштадте. В январе 1908 г. Элизабет с двадцатью ученицами школы прибыла в Петербург; 1 февраля дети вместе с Айседорой участвовали в гала в Мариинском театре в пользу Общества защиты детей от жестокого обращения (вечер шел с аншлагом); после этого они дали еще несколько отдельных концертов в Петербурге и Финляндии (см.: Wright L.E. Touring Russia. P. 240–241).
[13] Гастроли Дункан на юге России продолжались почти шесть месяцев и проходили по маршруту: Киев–Екатеринослав–Ростов-на-Дону–Харьков–Одесса–Тифлис–Крым, хотя, возможно, не в такой именно последовательности; кроме того, Айседора (по ее собственным воспоминаниям) в марте-апреле 1908 г. на какое-то время вернулась в Берлин. В поездке в качестве импресарио ее сопровождал писатель и театральный деятель Морис Магнус (он оставил воспоминания об этом турне, озаглавленные «Золотая Россия» (The Golden Russia), из которых сохранились две главы: «Санкт-Петербург» и «Сердце России»). См. Wright L.E. Touring Russia with Isadora. Р. 233–226.
[14] Возможно, телеграмма отправлена после получения Айседорой книг Чехова, посланных ей Станиславским в Берлин (см. письмо 9).
[15] Айседора отправляет эту телеграмму, написанную по-русски, со станции Орша, недалеко от Витебска, по дороге в Москву. Приехав, она обнаруживает, что Художественный театр во главе со Станиславским за пару дней до этого выехал на гастроли в Петербург – отсюда ее жалобы и просьбы в двух последующих телеграммах.
[17] Елена – Элла (Елена) Ивановна Рабенек. См. коммент. 56.
[17] Неустановленное лицо.
[17] Леон – возможно, Л.А. Сулержицкий, с которым Айседора была хорошо знакома.
[18] После московских выступлений, Дункан приезжает в Петербург, где в это время гастролирует Художественный театр и куда за день до нее для работы над «Гамлетом» прибыл Гордон Крэг. В середине апреля она продолжает турне в Киеве, откуда и послана эта и следующие телеграммы и открытка.
[20] Почтовая открытка с изображением и подписью «Замужняя карелка в шушуне Тверского уезда», по рисунку И. Билибина из серии «Северные женские наряды», выполненной после поездки по северным русским губерниям. Издание Общины Св. Евгении в пользу Комитета попечения о сестрах милосердия Красного Креста. СПб., 1902–1908 гг.
[21] На обороте этой телеграммы Станиславский написал карандашом свои заметки о театре.
[22] Телеграмма опоздала на день: 3 июня Станиславский с семьей выезжает за границу; через несколько дней он видится в Париже с Дункан и знакомится с Зингером.
[23] В начале 1910 г. Дункан и Зингер отправились на его яхте в круиз по Нилу. К письму приложено 9 фотоснимков: три пейзажа (один цветной) без надписей, четыре с надписями: «Наш корабль плывет вверх по Нилу», «Храм в Фивах, уходящий в воду», «В Асуане», «Наш корабль в безветрии. Матросы гребут», снимок самой Дункан на палубе корабля и фотография ее дочки Дидры – по-видимому, c няней (илл. 2–7).
[23] Станиславский отвечает на это письмо 20 марта 1910 г., сообщая, в частности, о начале работы над «Гамлетом» «под руководством Гордона Крэга, который сейчас в Москве». Он также пишет: «год был интересным и важным. В этой работе Вы, сами того не зная, сыграли большую роль. Вы подсказали мне многое из того, что мы теперь нашли в нашем искусстве. Благодарю за это Вас и Ваш гений» (Письмо К.С. Станиславского к А. Дункан. 20 марта 1910 г. Москва // Станиславский. Т. 8. С. 179.
[24] Патрик (1910–1913) – сын Айседоры и Париса Зингера.
[25] Датировка предположительная – в телеграмме не проставлен год. Судя по месту отправления – Хеллерау (Германия, недалеко от Дрездена), речь в ней идет о постановке оперы Глюка «Орфей и Эвридика» в Институте Эмиля Жака-Далькроза. Летом 1912 года на Празднике ритмических игр был показан второй акт, а премьера всей оперы состоялась на следующем Празднике, прошедшем с 21 по 28 июня 1913 года (см.: Волконский С.М. Мои воспоминания: В 2 т. М., 1992. Т. 1. С. 178–190; Levitz T. In the Footsteps of Euridice: Gluck’s «Orfeus un Euridice» in Hellerau, 1913 // ECHO: a music-centered journal. Vol. 3, Issue 2. [URL: http://www.echo.ucla.edu/Volume3-issue2/levitz/levitz.pdf, просм. 8.06.2013]). Приглашение Дункан, вероятно, относилось к 1912 году, так как летом 1913-го, после гибели детей, она находилась в тяжелой депрессии.
[25] В Художественном театре, как известно, интересовались не только «пластикой» Дункан, но и «ритмикой» Далькроза. В августе 1911 г. Станиславский приглашает русского последователя Далькроза, князя С.М. Волконского, прочесть труппе МХТ лекции, а в октябре того же года труппа уже с увлечением занимается ритмической гимнастикой (Летопись. Т. 2. С. 301, 305). В ноябре 1912 г. Станиславский встречается и беседует с директором Института ритма в Хеллерау Вольфом Дорном (там же, с. 353). Тем не менее, нет сведений, что Станиславский побывал на представлениях оперы в 1912 или в 1913 г. Волконский пишет, что на премьере 1913 г. не было ни одного театрального актера или режиссера из России – см.: Волконский С.М. Хеллерауские празднества (июль 1913) // Отклики театра. Пг., 1914. С. 23–24.
[26] Как становится ясно из следующего письма, Станиславский откликнулся на эту просьбу Дункан.
[27] Дункан (Duncan) Августин (1873–1954) – старший брат Айседоры, американский драматический актер и режиссер. Он помогал в организации ее выступлений, а она, в свою очередь, поддерживала Августина и его семью материально.
[28] Видимо, автор письма датировал его старым стилем, поскольку находился в России; расхождением между старым и новым стилем вызвано кажущееся противоречие: Айседора сообщает Станиславскому о приезде брата 16 декабря, а прощальное письмо Августина Станиславскому датировано 12-м декабря.
[29] Телеграмма отправлена из Павильона Бельвю. В 1912 г. Парис Зингер купил в предместье Парижа – Bellevue, особняк «Пайяр» – огромное здание XVIII в. с террасой, с которой открывался прекрасная панорама на Париж и Сену. Устройство здесь осенью 1913 г. школы и целого храма искусств, названного «Дионисион», призвано было отвлечь Айседору от ее скорби по детям. В январе 1914 г. в Бельвю прибыли шесть учениц школы в Дармштадте – Анна, Ирма, Лиза, Марго, Тереза и Эрика, которых Айседора после гибели ее собственных детей удочерила и дала свою фамилию – Дункан. Они должны были взять на себя поиск детей для школы и преподавание в ней.
[29] Просьба Дункан вызвана, по-видимому, тем, что ее ученицы и ее брат Августин должны были приехать в Россию для набора учеников в школу. В мае 1914 г. они оказались в Киеве, где в то же время гастролировал Художественный театр. Между 17 и 31 мая Станиславский помогал им в устройстве концертов и даже в создании новых программ (см.: Летопись. Т. 2. С. 433).
[30] Эта телеграмма Дункан на английском языке, адресованная Станиславскому, была перенаправлена наркому иностранных дел Г.В. Чичерину. В результате в Ревеле Айседору встретила жена заместителя наркома иностранных дел М.М. Литвинова Айви Литвинова (урожденная Ivy Low, англичанка). 24 июля 1921 г. Дункан с горничной Жанной добрались до Москвы; на вокзале их никто не встречал. Станиславский посетил Дункан на квартире балерины Екатерины Гельцер около 27 июля (см.: Дункан И., Макдугалл А.Р. Русские дни Айседоры Дункан. С. 43).
[32] Телеграмма, предположительно, написана накануне отъезда Айседоры, вместе с С.А. Есениным, за границу. Дункан и Есенин заключили брак 2 мая 1922 г., а 10 мая (это была среда) они вылетели в Берлин через Кенигсберг.
[33] Гамильтон – неустановленное лицо.
[34] Датируется по году гастрольной поездки в Америку.
[34] Театр Аполлон (Аполло) основан в 1872 г. в Гарлеме на Манхеттене. В 1914 г. архитектором Дж. Кейстером было построено новое здание со зрительным залом на 900 мест. Открылся театр под именем «Новый театр бурлеска Хертига и Симона», сохранив при этом среди публики свое первое имя. Жюль Хертиг и Гарри Симон управляли театром до 1928 г. В 1975 г., пережив кризис, театр был преобразован в кинотеатр. В настоящее время Театр Аполло включен в Национальный регистр исторических мест США.
[34] Эдгар Селвин (Edgar Selwyn; 1875–1944) – актер, режиссер, продюсер, сценарист, один из основателей киностудии «Голдвин пикчерс корпорейшн», вошедшей после 1924 г. в компанию «Metro-Goldwin-Mayer». Первый фильм был снят компанией в 1916 г. Можно предположить, что Театром Селвина был кинотеатр, аналогичный «Никельодеону», входной билет на сеанс которого стоил 5 центов.
[35] Британское транспортное судно «Лакония», во время войны – вспомогательный крейсер, водоизмещением 19695 тонн, построено в 1922 г. на верфи «Кунард лайн»; до войны курсировало на линии Северной Атлантики. В мирное время оно могло принять на борт 1580, а в военных условиях – до 6000 человек. «Лакония» потоплена в результате торпедной атаки немецкой подводной лодки 12 сентября 1942 г. в водах Южной Атлантики (мыс Горн) по пути из Суэца в Великобританию.
[35] Маргерита Сарджент (Margherita Sargent; 1883–1964) – актриса, вторая жена Августина Дункана.
[36] Анна, Лиза, Марго и Тереза [Дункан] – ученицы и приемные дочери Айседоры. После отъезда Станиславского из Америки Тереза писала ему: «Вы дали нам представление об искусстве, обновленном сверху донизу, о творческих замыслах, освобожденных от всякой фальши, таких реальных, столь богатых мыслями и драматическими эмоциями, что мы навеки остаемся Вашими должниками» (цит. по: Летопись. Т. 4. С. 57). Тереза Дункан (Maria-Theresa Kruger, в замужестве Bourgeois; 1895–1987) в начале 1920-х гг. перебралась в Нью-Йорк, выступала как солистка, а затем основала свою театральную компанию (см.: Kisselgoff A. The Isadorables: Cherishing the Duncan Legacy // The New York Times. September 11, 1988. [URL: http://www.nytimes.com/1988/09/11/arts/dance-view-the-isadorables-cherishing-the-duncan-legacy.html
[36] Темпл и Мехалкас – дети Августина Дункана.
[37] Альберт Хаттон Джилмер (Albert Hatton Gilmer; 1878–1950) с 1910 по 1928 г. преподавал английский язык в Университете Тафта (Tufts University) в Сомервиле, штат Массачусетс. Одновременно изучал драматическое искусство в Чикаго, Мюнхене и Гарварде. Летом 1925 г. он совершенствовал образование в Оксфорде и, вероятно, планировал путешествие по Европе с заездом в Москву. Встречался ли с ним Станиславский – неизвестно. В 1928 г. Джилмер стал профессором искусства декламации и драмы в Колледже Лафайета (Lafayette College) в Истоне, штат Пенсильвания.
