Пятница выдалась хорошей, и мы опять отправились к морю. Двухэтажный автобус катил по графству Дарем и потряхивал нас, сидевших на верхотуре и еще не вполне проснувшихся. Поэтому слезши в конце часового путешествия со второго этажа мы сразу пошли пить кофе.
Городок, куда привез нас автобус, так и называется — Сихем (Seaham) — «селение у моря». Здесь есть все, что нужно: главная улица со старомодными и небогатыми магазинчиками; демократичное кафе, где собираются посплетничать местные пенсионеры и мамы с колясками и где подают только растворимый кофе; порт со старинным маяком — там до сих пор отгружают на баржи что-то минеральное (раньше это был уголь, и в большом количестве!). Есть здесь — как в каждом английском городке и даже в каждой деревне — и памятник погибшим в Первую мировую войну. Когда я вижу эти многочисленные монументы, скромные, но всегда — на самом почетном месте, енные и с веночком, пусть искусственных, цветов — мое сердце вздрагивает. Россия потеряла в Первой мировой войне 20 миллионов (включая мирное население) — больше, чем Австро-Венгрия и Германия, вместе взятые. А сколько памятников погибшим на этой войне вы зраете? Я, например, — ни одного.
Но день солнечный, дорога — она называется Durham Coastal Path, «Даремский прибрежный путь» — у наших ног. Нам пора — ведь идти мы собираемся до городка, называемого Hartlepool, а это — больше 13 миль, или около 20 километров. Тропа вьется над морем, над чудесными песчаными и галечными пляжами, которые еще недавно были полны шихты — того мусора, который остается после добычи угля. Шахты — некоторые уходили под поверхость моря на 5 миль — были закрыты только в 1980-х — начале 1990-х годов. Песок на пляжах кое-где еще черен. Я сфотографировала оставшийся на берегу толстый слой угля — он высотой около метра и тянется в длинну на мили. Какой Геракл мог вычистить этот берег, вывезя отсюда тысячи тонн? Финансировали эту акцию несколько фондов, среди которых не последняя доля принадлежит Национальной лотерее. Она в Англии очень популярна. Кажется, у Борхеса есть рассказ о том, что древние вавилоняне обожали лотерею, «выигрышем» в которой была смерть; азарт игры в этом случае особенно крут. Я думаю, что англичание так любят лотерею потому, что их жизнь в большинстве своем стабильна; они знают, что будут делать завтра, через месяц или через пять лет, а поиграть с судьбой можно только таким организованным способом.
Продвигаясь вдоль берега, мы миновали несколько птичьих заповедников. Птиц, правда, видели мало: то ли не сезон, то ли их отогнал ветер, дувший в это день с берега. Только позже стали появляться стайки черно-белых птиц с ярко-красными клювами. По-моему, это какая-то разновидность морских куличков: те бегают с таким деловым видом — чистые клерки из Сити, им только портфель и газету под мышку. Р. стал рассказывать, что вот есть-де птицы, которые называются «ловцы устриц» (оyster-catсhers) — так они находят устриц и бросают их с высоты на камни, чтобы те раскрыли плотно сжатые створки. Но никаких устриц на даремском побережье не замечено, поэтому я своего мнения о куличках не изменила.
Пойдя значительную долю пути, мы стали посматривать вперед — не покажется ли Hartlepool. Вместо него вдоль берега тянулись «дачи» — привезенные сюда вагончики, к которым пристроены деревянные террасы и сделаны еще кое-какие усовершенствования. Сюда хорошо приезжать с детьми и собаками — на огромных пляжах им есть где носиться и копаться в песке. А вот купаться — извините! — вода холодная. Пройдя дачи, мы поравнялись с жуткими развалинами какого-то химкомбината; от него остался и длинный, выстроенный из деревянных балок пирс для отгрузки производимого там химического продукта. Мы поравнялись наконец с жилыми домами; но конец нашего путешествия оказался еще далеко: надо было резко свернуть и идти еще около часа. Мы устали; солнце село и стало холодно; вот автобусная остановка, но ждать надо час. Какое счастье, что в Англии есть пабы! Нам попался ирландский, и Р. порадовался пинте (586 грамм) Гиннеса, а я — ирландского яблочного сидра.
Возвращаясь в Дарем на автобусе, мы осознали, что сегодня — конец рабочей недели, начало week-end'a. Автобус стал наполняться местными работягами в рубашках и футболках и женщинами, сильно декольтированными и в мини-юбках. Народ едет в Дарем повеселиться в ночных клубах и пабах! Когда мы шли с автостанции домой, видели просто карнавальную толпу: все раздеты, скорее, чем одеты, несмотря на то, что на улице +4 градуса. Один парень был голым до пояса — он, кажется, изображал пирата. Я, которую в детстве кутали три бабушки, смотрела на них с содроганием. «А как, ты думаешь, британцы создавали империю?» — улыбнулся Р. Сам он, однако, был одет в теплую куртку — как и стоявшие у входа в ночные заведения вышибалы, все как один — огромные, бритые. The night is young! — еще не вечер! Но я, прийдя домой, упала без сил на диван — казалось, что прошли мы в этот день намного больше двадцати километров.
Городок, куда привез нас автобус, так и называется — Сихем (Seaham) — «селение у моря». Здесь есть все, что нужно: главная улица со старомодными и небогатыми магазинчиками; демократичное кафе, где собираются посплетничать местные пенсионеры и мамы с колясками и где подают только растворимый кофе; порт со старинным маяком — там до сих пор отгружают на баржи что-то минеральное (раньше это был уголь, и в большом количестве!). Есть здесь — как в каждом английском городке и даже в каждой деревне — и памятник погибшим в Первую мировую войну. Когда я вижу эти многочисленные монументы, скромные, но всегда — на самом почетном месте, енные и с веночком, пусть искусственных, цветов — мое сердце вздрагивает. Россия потеряла в Первой мировой войне 20 миллионов (включая мирное население) — больше, чем Австро-Венгрия и Германия, вместе взятые. А сколько памятников погибшим на этой войне вы зраете? Я, например, — ни одного.
Но день солнечный, дорога — она называется Durham Coastal Path, «Даремский прибрежный путь» — у наших ног. Нам пора — ведь идти мы собираемся до городка, называемого Hartlepool, а это — больше 13 миль, или около 20 километров. Тропа вьется над морем, над чудесными песчаными и галечными пляжами, которые еще недавно были полны шихты — того мусора, который остается после добычи угля. Шахты — некоторые уходили под поверхость моря на 5 миль — были закрыты только в 1980-х — начале 1990-х годов. Песок на пляжах кое-где еще черен. Я сфотографировала оставшийся на берегу толстый слой угля — он высотой около метра и тянется в длинну на мили. Какой Геракл мог вычистить этот берег, вывезя отсюда тысячи тонн? Финансировали эту акцию несколько фондов, среди которых не последняя доля принадлежит Национальной лотерее. Она в Англии очень популярна. Кажется, у Борхеса есть рассказ о том, что древние вавилоняне обожали лотерею, «выигрышем» в которой была смерть; азарт игры в этом случае особенно крут. Я думаю, что англичание так любят лотерею потому, что их жизнь в большинстве своем стабильна; они знают, что будут делать завтра, через месяц или через пять лет, а поиграть с судьбой можно только таким организованным способом.
Продвигаясь вдоль берега, мы миновали несколько птичьих заповедников. Птиц, правда, видели мало: то ли не сезон, то ли их отогнал ветер, дувший в это день с берега. Только позже стали появляться стайки черно-белых птиц с ярко-красными клювами. По-моему, это какая-то разновидность морских куличков: те бегают с таким деловым видом — чистые клерки из Сити, им только портфель и газету под мышку. Р. стал рассказывать, что вот есть-де птицы, которые называются «ловцы устриц» (оyster-catсhers) — так они находят устриц и бросают их с высоты на камни, чтобы те раскрыли плотно сжатые створки. Но никаких устриц на даремском побережье не замечено, поэтому я своего мнения о куличках не изменила.
Пойдя значительную долю пути, мы стали посматривать вперед — не покажется ли Hartlepool. Вместо него вдоль берега тянулись «дачи» — привезенные сюда вагончики, к которым пристроены деревянные террасы и сделаны еще кое-какие усовершенствования. Сюда хорошо приезжать с детьми и собаками — на огромных пляжах им есть где носиться и копаться в песке. А вот купаться — извините! — вода холодная. Пройдя дачи, мы поравнялись с жуткими развалинами какого-то химкомбината; от него остался и длинный, выстроенный из деревянных балок пирс для отгрузки производимого там химического продукта. Мы поравнялись наконец с жилыми домами; но конец нашего путешествия оказался еще далеко: надо было резко свернуть и идти еще около часа. Мы устали; солнце село и стало холодно; вот автобусная остановка, но ждать надо час. Какое счастье, что в Англии есть пабы! Нам попался ирландский, и Р. порадовался пинте (586 грамм) Гиннеса, а я — ирландского яблочного сидра.
Возвращаясь в Дарем на автобусе, мы осознали, что сегодня — конец рабочей недели, начало week-end'a. Автобус стал наполняться местными работягами в рубашках и футболках и женщинами, сильно декольтированными и в мини-юбках. Народ едет в Дарем повеселиться в ночных клубах и пабах! Когда мы шли с автостанции домой, видели просто карнавальную толпу: все раздеты, скорее, чем одеты, несмотря на то, что на улице +4 градуса. Один парень был голым до пояса — он, кажется, изображал пирата. Я, которую в детстве кутали три бабушки, смотрела на них с содроганием. «А как, ты думаешь, британцы создавали империю?» — улыбнулся Р. Сам он, однако, был одет в теплую куртку — как и стоявшие у входа в ночные заведения вышибалы, все как один — огромные, бритые. The night is young! — еще не вечер! Но я, прийдя домой, упала без сил на диван — казалось, что прошли мы в этот день намного больше двадцати километров.