Cегодня с утра льет дождь. Кажется, что весь северо-восток Англии накрыла огромная туча, угрюмая и упрямая, как нежеланная гостья: пришла, села и не хочет уходить. Потоки дождя и порывы ветра срывают с золото с каштанов и бронзу с буков; их парадное платье наряд валяется на земле, мокнет и превращается в коричневое рубище. Печально — но, к счастью, погода в Дареме изменчива. Завтра обещают солнечный день, и есть надежда, что не совсем еще оголенные деревья снова ненадолго осенят город осенним цветом. Осень Дарему очень к лицу — она оттеняет красоту поросших мохом камней, обрамляет золотом Собор и Замок, расстелает ковер на дорожках и рассыпает на воде блестки красно-желто-зеленых листьев. Я пыталась заснять всю эту красоту — чтобы еще раз убедиться в ограниченности фото-глаза, да еще в руках такого неопытного фотографа, как я. Несколько удачных снимков все-таки есть.
В один из погожих дней я пошла за реку — в ту часть города, где нет живописного Замка, университетских колледжей и украшенных к Рождеству витрин. Это — бывшие шахтерские кварталы с длинными «террасами» — рядами домов, стоящихплечом к плечу, как солдаты. До наступившей сравнительно недавно «квартирной эпохи» — когда каждый англичанин жил в пусть очень маленьком, но своем домике — террасный дом считался самым скромным жилищем; да и сейчас такие дома в среднем дешевле квартир. Их фасады выходят на улицу, а задние дворы — в проулок. В стене, которая ограничивает задний двор, есть дверь и окошко — похожее на то, через которое в советских учреждениях выдавали зарплату. Через него когда-то загружали уголь, которым отапливалась вся Англия. Результатом этого был, в том числе, печально знаменитый лондонский смог; когда топить углем перестали, он — к сожалению любителей сериала о Шерлоке Холмсе — исчез. Уголь добыли в основном на северо-востоке Англии, в Йоркшире (там еще сохраняются последние шахты) и в графстве Дарем.
Я уже писала о шахтах и шахтерах, но только недавно набрела на их бывшую штаб-квартиру в Дареме. Здание Шахтерской ассоциации окружают очень выразительные монументы: фигуры шахтеров на столбах ворот, груженая углем вагонетка, примитивные орудия — этот тяжелый, вредный и опасный труд был, оакзывается, минимально механизирован. Во дворе стоят четыре мужские фигуры — памятники бывшим профсоюзным лидерам, их фамилии — Форман, Паттерсон, Макдональд и Кроуфорд. Когда я фотографировала во дворе, рядом гуляли мужчина с мальчиком 4−5 лет. Папа, просвещая ребенка, рассказывал о шахтерских вожаках и называя их по имени. При слове «Макдональд» сын оживился, но отец поспешил его разочаровать: «Да, Макдональд, но с бургерами ничего общего не имеет». Хотя дети знают о шахтерах только по рассказам взрослых, эта история закончилась совсем недавно. Во дворе ассоциации стоит мемориальная скамейка (я уже писала о популярности такого способа увековечивать память) с табличкой-посвящением молодому рабочему. Тот участвовал в забастовках, был несправедливо уволен, а позже трагически погиб в возрасте 26 лет — не далее как в 1991 году. На фоне в целом уютного и симпатичного английского быта шахтерская жизнь казалась почти нечеловеческой: длинный рабочий день в забое, во тьме подземелья, без воздуха, тяжелейшая физическая работа, а в выходные — не менее тяжелый запой в пабе. Кое-что от еще сохранилось. В одну из наших многокилометровых прогулок мы зашли в паб в бывшей шахтерской деервушке с курьезным названием Эш Виннинг (Esh Winning). Еще не было одиннацати утра, но в пабе уже сидело несколько пожилых и не очень мужчин; за двадцать минут, которые мы провели там, один из них выпил три пинты пива и останавливаться на этом, по всей видимости, не собирался. В шахтерских городках — таких, как Сандерленд, в конце рабочей недели, в пятницу и субботу вечером, непьющим людям лучше на улицу не выходить. Это время pub crawl — работяги «переползают» из одного питейного заведения в другое, постепенно напиваясь в стельку. Эту привычку в Дареме, к сожалению, копируют желторотые и розовощекие студенты, только у них — свои бары и ночные клубы, с работягами им смешиваться опасно. Те иногда приезжают из своих деревень в город, чтобы поразмяться и задать студентам взбучку. Англия остается классовым обществом, и шахтерские районы по-прежнему отделены от университетских колледжей огромной дистанцией — хотя для того, чтобы перейти из одного мира в другой, в Дареме достаточно перейти реку.
В один из погожих дней я пошла за реку — в ту часть города, где нет живописного Замка, университетских колледжей и украшенных к Рождеству витрин. Это — бывшие шахтерские кварталы с длинными «террасами» — рядами домов, стоящихплечом к плечу, как солдаты. До наступившей сравнительно недавно «квартирной эпохи» — когда каждый англичанин жил в пусть очень маленьком, но своем домике — террасный дом считался самым скромным жилищем; да и сейчас такие дома в среднем дешевле квартир. Их фасады выходят на улицу, а задние дворы — в проулок. В стене, которая ограничивает задний двор, есть дверь и окошко — похожее на то, через которое в советских учреждениях выдавали зарплату. Через него когда-то загружали уголь, которым отапливалась вся Англия. Результатом этого был, в том числе, печально знаменитый лондонский смог; когда топить углем перестали, он — к сожалению любителей сериала о Шерлоке Холмсе — исчез. Уголь добыли в основном на северо-востоке Англии, в Йоркшире (там еще сохраняются последние шахты) и в графстве Дарем.
Я уже писала о шахтах и шахтерах, но только недавно набрела на их бывшую штаб-квартиру в Дареме. Здание Шахтерской ассоциации окружают очень выразительные монументы: фигуры шахтеров на столбах ворот, груженая углем вагонетка, примитивные орудия — этот тяжелый, вредный и опасный труд был, оакзывается, минимально механизирован. Во дворе стоят четыре мужские фигуры — памятники бывшим профсоюзным лидерам, их фамилии — Форман, Паттерсон, Макдональд и Кроуфорд. Когда я фотографировала во дворе, рядом гуляли мужчина с мальчиком 4−5 лет. Папа, просвещая ребенка, рассказывал о шахтерских вожаках и называя их по имени. При слове «Макдональд» сын оживился, но отец поспешил его разочаровать: «Да, Макдональд, но с бургерами ничего общего не имеет». Хотя дети знают о шахтерах только по рассказам взрослых, эта история закончилась совсем недавно. Во дворе ассоциации стоит мемориальная скамейка (я уже писала о популярности такого способа увековечивать память) с табличкой-посвящением молодому рабочему. Тот участвовал в забастовках, был несправедливо уволен, а позже трагически погиб в возрасте 26 лет — не далее как в 1991 году. На фоне в целом уютного и симпатичного английского быта шахтерская жизнь казалась почти нечеловеческой: длинный рабочий день в забое, во тьме подземелья, без воздуха, тяжелейшая физическая работа, а в выходные — не менее тяжелый запой в пабе. Кое-что от еще сохранилось. В одну из наших многокилометровых прогулок мы зашли в паб в бывшей шахтерской деервушке с курьезным названием Эш Виннинг (Esh Winning). Еще не было одиннацати утра, но в пабе уже сидело несколько пожилых и не очень мужчин; за двадцать минут, которые мы провели там, один из них выпил три пинты пива и останавливаться на этом, по всей видимости, не собирался. В шахтерских городках — таких, как Сандерленд, в конце рабочей недели, в пятницу и субботу вечером, непьющим людям лучше на улицу не выходить. Это время pub crawl — работяги «переползают» из одного питейного заведения в другое, постепенно напиваясь в стельку. Эту привычку в Дареме, к сожалению, копируют желторотые и розовощекие студенты, только у них — свои бары и ночные клубы, с работягами им смешиваться опасно. Те иногда приезжают из своих деревень в город, чтобы поразмяться и задать студентам взбучку. Англия остается классовым обществом, и шахтерские районы по-прежнему отделены от университетских колледжей огромной дистанцией — хотя для того, чтобы перейти из одного мира в другой, в Дареме достаточно перейти реку.